Заметки жены вождя масаи

Есть сообщество, о котором я могу говорить подробней, поскольку я к нему принадлежу. Два года назад я вышла замуж за вождя племени Масаи, так что сейчас я живу в глиняной хижине в заповеднике Масаи-Мара на территории Великой рифтовой долины в Кении. У этой ситуации есть целая предыстория, в которую я не буду углубляться, поскольку она не относится к теме нашего разговора. Мы говорим об устойчивости сообществ, и это сообщество, которое я наблюдаю «изнутри»: как главный учёный рядом с главным в деревне. Это очень интересно: я естествоиспытатель, он администратор, но думаю, он понимает, что я делаю. Иногда я вхожу в «режим учёного» и начинаю записывать, анализировать и подобное. Он косится: «опять взялась за своё, ладно».

Это фотография рифтовой долины сразу после дождя, выглядит она довольно зелёной. Долина большая, и она является если не колыбелью цивилизации, то местом, в котором, как считается, появились и эволюционировали люди. Это довольно суровая окружающая среда, и масаи являются знаковым племенем. Насколько мы знаем, их около шестьсот сорока восьми тысяч, они живут на всём протяжении Великой рифтовой долины, и, хотя по мере продвижения по долине немного отличаются языковые группы, но по сути они разделяют они и те же традиции, образ жизни и структуру общества. Они живут там тысячелетия, и их жизнь сосредоточенна вокруг животных, преимущественно крупного рогатого скота. Овцы и козы играют небольшую роль – они появляются и исчезают, но крупный рогатый скот остаётся всегда. И масаи полукочевники, что означает перенос деревень каждые пять-десять лет, в зависимости от условий. Это требует открытых пространств – «земель масаи», – по которым могут перемещаться люди.

Это один из воинов моей деревни, его английское имя «Майкл». У него головной убор из страусиных перьев, что означает, что он второй смелый воин в деревне. Самым смелым воином в деревне является мой муж, поэтому он имеет право носить львиную шкуру.

На этой фотографии молодые воины (в середине мой муж). Молодых воинов называют «моран» (moran). Эти моран очень интересны – они пришли из Танзании, преодолели очень большое расстояние, а в Танзании они жили в саванне на протяжении шести лет. Что они узнали в саванне? В первую очередь, они узнали друг друга. Сейчас они сначала ходят в школу, а потом отправляются в саванну, но по существу между молодыми воинами образуется братство. Количество уходящих в саванну людей может достигать сотни, и за проведённое в саванне время они изучают каждое дерево, растение, его состав, действие и прочее. Могу сказать, что некоторые из этих растений делают молодёжь очень воинственной: они пытаются убить друг друга, и приходится посылать старших, чтобы предотвратить это. Однако всё равно они ссорятся и дерутся.

И когда они возвращаются, у них появляются новые черты. Виден новый уровень терпимости к друг другу, понимание недостатков каждого, хороших и плохих характеристик. Они обретают глубокое понимание дикой природы, поскольку им пришлось жить рядом с львами, слонами, буйволами и другими очень опасными животными. Им нужно было научится защищать себя, и они делают это разучивая песни и употребляя в пищу определённые травы, придающие телу запах, держащий большинство животных на расстоянии. Также молодёжь учится дисциплине – они исключительно дисциплинированы. И, возможно, самая важная черта – понимание того, что их долг заключается в защите сообщества. Без раздумий молодые воины встречают любую опасность, встающую перед сообществом. И после возвращения из саванны молодёжь может жениться и осесть в деревне, но они теперь бесстрашны. У них просто нет страха, поскольку они уже встречались с ним ежедневно, и не думают о будущем. «Что будет, то будет». Молодые воины являются самыми бесстрашными людьми, которых я когда-либо встречала, и воздействие такой практики на общество весьма незаурядно.

Это дамы. Женщины работают очень тяжело – строят дома, заботятся о детях, делают украшения, и вообще поддерживают быт. Ни одна из женщин моей деревни не ходила в школу, на языке они только говорят, не умея ни читать, ни писать. Но они весьма умны, как и мужчины.

Вот наши старейшины, живущие в деревне, во время "мясного лагеря". Джентльмену в центре слегка за сто, тому что слева, по-моему, сто два года. У нас есть точные данные по большинству жителей. Население деревни разделено на детей до пятнадцати лет, (в этом возрасте мальчиков обрезают, женское обрезание больше не делается); моранов – молодых воинов; и младших старейшин. Старейшиной становятся за счёт мудрости, возраст не имеет значения. Возраст моранов, приходящих из саванны, может варьироваться от поздних двадцати до шестидесяти. Но они связанны друг с другом не возрастом, а социальным классом. Выходящая замуж женщина становится частью класса, к которому принадлежит муж.

Здесь старейшины едят мясной суп. Да, они пьют кровь скота, едят мясо, а в суп добавляют травы. Нужно признать, что еды не очень много, я стараюсь привозить её как можно больше при каждом посещении. Когда я впервые приехала в деревню, они ели мясо через день, может раз в три дня, а иногда пару раз в месяц. Всё остальное время они пьют молоко – утром и вечером – и варят суп с травами. Прогулки по двадцать километров, переноска тяжестей – четыре километра нести двадцатикилограммовую канистру с водой – масаи очень сильные люди, феноменально сильные.

Вот ещё молодые воины, и можно заметить, что их неплохо откормили, прежде чем отправить в саванну. Они очень много едят – жир, почки, печень, вообще всё. Возможно, у них одна из самых богатых питательными веществами диет, которые только можно представить. Продукты не готовят, а едят сырыми, буквально сразу после того, как животное убили.

Девочки-подростки теперь все ходят в школу, так не было, когда я впервые приехала в деревню. И поскольку юноши сейчас гораздо более осведомлены о последствиях женского обрезания, на совместных посиделках они стали заявлять, что предпочли бы взять замуж девушек, которые не были обрезаны. И девушкам это очень пришлось по вкусу – они теперь могут продолжать учится, и избежать всего этого. Очень легко изменить устоявшееся положение вещей, если обращаться к молодёжи. И такое изменение имеет последствия: ко мне подходили взрослые женщины, прошедшие эту операцию, и говорили, что они очень довольны что больше не нужно её делать, и никто ей не подвергнется. И вся эта идея: «не обрезана – не женщина» начинает просто исчезать, это просто фантастика.

Есть кое-что относительно детей – они феноменально хороши в математике без какого-либо формального обучения или подготовки. Я могу провести слепое тестирование, и у них будут лучшие математические результаты, которые мне только доводилось видеть. Они делают базовые вычисления, не зная, что именно они делают. Но они дают правильные ответы, я имею в виду числовые ответы, а не только качественные. Это, в общем, экстраординарно.

Когда я попала в деревню, первое что сделала – стала внедрять технологии. Определённо я не собиралась носить воду на четыре километра. Я пробовала собрать водовозку, и это было катастрофой, поскольку у неё отвалилось колесо, вода разлилась, и все смеялись. В горах я нашла «священный источник», поговорила со старейшинами, и теперь у нас есть запитанный от солнечной батареи водяной насос, который перекачивает воду в ёмкость, а затем по трубам длиной два километра она доставляется на окраину деревни.

Также мы избавились от открытого огня. Каждый, кто посещал временные дома масаев знает, что очаг у них внутри помещения, и жизнь проходит в постоянном дыму. Мы перепланировали дома, избавившись от огня, и это имело немедленный эффект на здоровье. Уровни эмфиземы, астмы, гриппа, простуд резко упали.

Поскольку вода бесплатна, были опасения, что её начнут безрассудно тратить, но этого не произошло. И доступ к чистой воде принёс ещё одну выгоду для здоровья – резко сократилось количество брюшного тифа и других заболеваний, передающихся через воду.

Мы организовали электроснабжение с помощью солнечных батарей, теперь в домах есть свет и дети могут читать, и не обязательно отправляться спать, как только село солнце.

Наши нововведения реплицируются и распространяются по всей нации масаев, и это неплохо.

Также мы развиваем альтернативные и дополнительные виды продуктов. Мёд очень важен. Улей держит слонов на расстоянии, поскольку африканские пчёлы не очень хороши в производстве мёда, но очень больно жалят. Но мёд имеет огромную пищевую ценность для детей, и эти ульи предназначены для дополнения детской диеты.

Помимо этого, мы распространяем саженцы и семена лекарственных растений во всех близлежащих деревнях. Идея в том, чтобы посадить миллион растений, и не только для их адаптации в этом климате, но и для медицинского использования людьми. Эти люди знают всё о растениях. Мы описали биологически активные составляющие 360-ти растений, и сейчас мы знаем, как их используют в традиционной медицине для всех видов заболеваний. Похоже, что мы нашли очень хороший естественный антибиотик, производное от растения барвинка. Конечно, все природные субстанции являются эквивалентами уже известных антибиотиков, но они гораздо эффективнее.

Вот интересный факт. Я сравнивала некоторые из этих растений с теми, которые хранятся в коллекциях в Кью, и выяснилось, что изменение климата вызывает изменения в растениях, в результате чего они концентрируют больше биоактивных молекул в коре и в корнях. В некоторых случаях это почти десятикратное увеличение концентраций по сравнению с растениями даже 30-40 лет назад, и это удивительный физиологический ответ. Я надеюсь, что мы опубликуем это исследование и рассмотрим всё это более подробно.

Когда вы встречаетесь с сообществом, в котором нет денег, и это буквально – нет никаких денег вообще – нужно определить, что является ценностью в таком сообществе. Когда Всемирный банк и другие организации говорят об уровне бедности как доходе меньше доллара в день, это на самом деле не имеет никакого отношения к действительности. Если дать масаю деньги, то первым делом он купит смартфон и симку, и всё свободное время будет разговаривать с другими. Я говорила, что женщины в деревне неграмотны, но теперь все они посещают курсы с целью научится читать и писать – они хотят отправлять СМСки. Они понимают, что можно связаться с больницей, можно вызвать помощь, можно узнать, как дела у родственников, находящихся за много десятков километров. Феноменально, что они не очень интересуются остальным. В деревне есть вай-фай, он нужен мне, но люди почти не используют Интернет. Мой муж скачивает все возможные фильмы о традициях масаи, собирает детей и показывает им их. Там есть очень редкие ритуалы, которые дети практически гарантированно не увидят в своей жизни, поскольку их проводят раз в сто лет или ещё реже. Детям очень нравится, они поют песни и всё такое прочее. Дамы, разумеется, постоянно чатятся друг с другом, это очень мило. Мужчины в деревне обычно заняты ничегонеделанием и тоже переписываются, но при этом мужчины постоянно сканируют горизонт, отмечая диких животных другие угрозы.

Поскольку вокруг было множество отходов – пластик, и прочее – я организовала такую мусоросжигающую установку. Насколько я знаю, эта единственная в Африке мусоросжигающая установка, работающая исключительно на солнечной энергии. Я наняла шестерых абсолютно неграмотных женщин, и показала, как обращаться с установкой. Это довольно сложное оборудование, с приборами, циферблатами и прочим. И в течении пяти дней они разобрались в цифрах, шкалах, порогах, сроках безопасного открытия загрузочного люка. Сейчас на установке работают уже тридцать женщин, и они получают небольшую зарплату. Но самое главное – они немедленно тратят деньги на оплату школы для детей. Для них главное – выучить детей, и чтобы они остались в сообществе, поскольку теперь есть подходящая работа. И это настоящий признак устойчивость – адаптация культуры. Ничего не теряется: «мясные лагеря», походы в саванну – старейшины ценят такое поведение. Но в то же время появляется возможность быть соединённым с современным обществом. И думаю, для меня это отличительная черта устойчивости.